Снегопад был таким, что за два часа окно снаружи сплошь залепило снегом. Обнаженная девушка поднялась из постели и, обхватив свои бежевые плечи, подошла к окну. Она легонько постучала кулачком по стеклу в надежде, что снег снаружи осыплется. Так и получилось: маленький тонкий пласт бесшумно отломился и канул. Девушка нагнулась к образовавшемуся глазку и долго смотрела на осугробленные крыши, а потом повернулась назад с таинственной улыбкой совершенно счастливого человека и с невинными словами:
– Как быстро в этом году наступила зима!
Мужчина откинул одеяло и сел на диване. Он смотрел на девушку. В его глазах не было ничего, кроме усталого тепла.
– Танюша! – позвал он. – Иди, сядь рядом со мной!
С поспешной готовностью, какую женщины проявляют лишь тогда, когда хотят подчеркнуть сове желание немедленно повиноваться своему властелину, девушка бросилась к мужчине, но села не рядом, как он просил, а на ковер у его ног, положив руки и голову к нему на колени:
– Знаешь, Васенька, я, кажется, наконец – то по – настоящему счастлива...
Васенька запустил пальцы в волосы возлюбленной, поднимая ее голову. Он улыбался.
– Раз уж мы приняли сегодня такое решение... Решение – на всю жизн ь... Так давай отметим этот день, – предложил он.
– Давай, – кивнула Таня. – пойдем куда – нибудь?
– Для начала я куплю тебе у кооператоров двадцать одну пунцовую розу.
– Почему двадцать одну?
– А ты забыла, сколько тебе лет?
Девушка с улыбкой шумно выдохнула воздух – это у нее был такой странный смех:
– Тогда купи пятьдесят девять.
– Зачем?
– Затем, что сегодня наш общий праздник, а если посчитать, сколько нам с тобой вместе лет и особенно сколько розы будут стоить в это время года...
– Тогда я куплю тебе какой – нибудь другой, но совершенно необыкновенный подарок.
– Да. Жемчужные бусы. В том киоске, что у метро. Моя приятельница – ну та, нищая поэтесса, у которой это – единственная драгоценность, однажды дала мне померить и тут же, увидев их на мне, сказала, что обратно не возьмет, потому что это моя вещь, я словно бы с ней родилась. Мне стоило огромного труда вернуть ей бусы – она все сопротивлялась, но в душу мне они запали. Поэтесса – матовая блондинка, на ней жемчуг как – то блекнет, а на мне – я ведь совсем смуглая и черная – наоборот, приобретает какие – то немыслимые оттенки – голубой, розовый, желтый – где их раньше не было... Словом – живет! Я все копила деньги на такие бусы, но никак не могла собрать четыреста рублей, все на что – нибудь мелкое соблазняюсь...
– Решено, – обрадовался Вася. – Я сегодня богатый. Сейчас покупаем жемчуг. Потом идем подавать заявление. А после этого хватаем тачку и едем в "Норд". Тамошний директор – мой школьный приятель, так что нас примут как царей.
– И ты скажешь своему другу, – подхватила девушка, – вот это – моя невеста, Таня Лазарева.
– Невеста, – твердо повторил Василий и посмотрел на Таню так, как смотрят только очень открытые и влюбленные люди.
У киоска Таня сняла пуховый шарф, обнимавший ее шею, и Вася торжественно застегнул на ней сзади замочек жемчужного ожерелья. Девушка загляделась на себя в витринное стекло. И она действительно была необыкновенна в тот миг. Из серенького потертого песцового воротника беспомощно тянулась тонкая смуглая шея, на которой жил своей отдельной, недоступной и недосягаемой жизнью жемчуг. Василий залюбовался своей любимой. Танюша отказалась снова надеть шарф, но Вася почувствовал, что она не простудится – такое ощутимое доброе и счастливое тепло, почти свечение, исходило от нее.
Совсем стемнело. С трудом пробивая себе колесами путь в рыхлом снегу, древний "Запорожец" остановился у закрытой стеклянной двери ресторана, одну половину которого занимала огромная табличка "Мест нет", кажется, приделанная туда раз и навсегда, а другую – спина швейцара, не соизволившего даже повернуться на стук Василия. Тому пришлось сильно пнуть дверь ногой, чтобы швейцар, не отрывая носа от газеты, сделал рукой неопределенный жест к табличке, очевидно решив, что имеет дело с душевнобольным. Василий повторил свой маневр, и только тогда швейцар, не открывая двери, стал знаками выяснять, в чем дело, на что Василий закричал, что ему нужен сам директор. Швейцар начал длинно расспрашивать, что да зачем.
Тягостная сцена, в продолжении которой Танюша стояла на несколько шагов позади, становилась уже комичной. Наконец, волею случая, в вестибюле появился сам директор, который с первого взгляда узнал товарища, оттолкнул швейцара и сам отодвинул засов. Друзья обнялись тут же на пороге, а затем стали хлопать друг друга по плечам и восклицать обычную бессмыслицу: "Ну как ты? – А ты? – Да ничего! – А я, как видишь... – Ну ты даешь!" И директор понемногу повлек Васю за собой.
В эти первые минуты Танюша, от замешательства так и не вошедшая в ресторан, оказалась забытой. Так как она от робости не делала никаких попыток войти, то швейцар, приняв ее за постороннюю, начал закрывать стеклянную дверь. Только тогда девушка опомнилась и переступила порог, но была остановлена швейцаром, который, загородив ей дорогу, зычно спросил:
– А вам здесь что надо?
Растерявшись, испугавшись неожиданно резкого тона, Таня сделала неопределенный жест в сторону мужчин, которые уже удалились вперед на несколько шагов. Если бы она продержалась еще секунду, то Василий бы к ней обернулся, позвал, и все бы пошло, как было задумано. Но швейцар, напирая на Таню всей тушей, уже совсем оттеснил ее к выходу. Это и увидели обернувшиеся друзья.
– С тобой? – спросил директор своего гостя.
И тут на возбужденного встречей Василия накатила волна шального озорства, то болезненно – напряженное состояние, про которое говорят: "черт за язык дергает".
– Нет, – быстро сказал он и, ужаснувшись, тут же открыл рот, чтобы рассмеяться собственной шутке и пригласить невесту за собой. Но швейцар, услышав это слово, последним усилием вытолкнул ошеломленную таким ответом девушку за дверь и быстро задвинул засов. И до конца жизни запомнил Вася выражение бесконечного удивления на Танюшином лице, в котором уже отражались вестибюльные лампочки.
Все произошло мгновенно, еще не поздно было исправить, но директор, хохоча, уже волок Васю вверх по лестнице. Только очутившись за столиком, Вася понял, что сейчас уже совершенно невозможно сказать другу, что та девушка, которую только что на его глазах взашей вытолкали из ресторана, та девушка – его невеста. Никому бы и в голову не могло прийти, что человек, поступивший так со своей спутницей, хоть сколько – нибудь серьезно к ней относится. Соответственно, никто и не окажет ей уважения. Да и сама Таня после такой шуточки навряд ли пошла бы сюда...
Рюмки в мгновение ока были наполнены и, поднося к губам первую, он вдруг ясно представил себе Таню в жемчужных бусах и потрепанном песце одну на темной улице, беззащитную, ничего не понимающую, но еще чего – то ждущу ю... Проглотив водку, он поднял штору и посмотрел на улицу. Там уже никого не было. "Ничего, приеду домой – сразу же ей позвоню и объяснюсь; она должна понять, она всегда легко выходила из всяких глупых недоразумени й... "
Но он не приехал домой. Утром Вася очнулся в незнакомой комнате, а рядом с ним на неразобранной кровати храпела перегаром незнакомая девица. У Васи так болела голова, что не было никакой возможности соображать.
Добравшись кое – как до ванной и подставив голову под струю ледяной воды, он начал смутно кое – что припоминать. Ресторан уже закрылся, а они все пили, и официантки садились к ним на колени, он все щипал за груди вот эту вот, рыжую. Потом она потащила его в соседний пустой и темный зал, по дороге опрокинув несколько стульев и, наконец, закрыла за ними дверь, бесстыдно стянула с себя трусы и, повалившись на кресло, увлекла Васю перед собой на колени, отвратительно раскорячилась и стала цепкими лапами пригибать его голову к какому – то скользкому шерстистому источнику мерзкого запаха; воняло тухлой селедкой, и Вася осознал, что это запах неподмытой женской промежности. Чтобы только не чувствовать это, он рванулся вверх, но брюки и трусы, не без помощи ее умелых рук, упали вниз, он повалился на девицу, которая обхватила его ногами – и начался гадкий и грязный сладострастный кошмар.
После опять что – то пили, официантки визжали и поднимали юбки, и еще осталось у васи слабое воспоминание о том, как его головой вперед запихивали в машину, а он от кого – то отбивался ногами... Теперь вот эта комната... Таня!
Он вскочил, как ужаленный, и, не вытерев головы и хватая как попало свои вещи, бросился вон из квартиры, оставив дверь распахнутой настежь...
В первой же попавшейся телефонной будке Василий, путаясь в цифрах, набирал ее номер. Монетка провалилась, послышалось Танино спкойное и мелодичное "Да". Василий дернул рычаг вниз. Что можно ей сейчас объяснить? Как оправдываться? Где был? И вдруг Вася почувствовал легкий укол самолюбия: по его мнению, Таня должна была изрыдавшимся голосом кричать в трубку: "Вася! Вася! Это ты?! Ну ответь же!" – а она говорила так, словно сняла трубку в приемной своего шефа.
Вася неторопливо застегнулся, спрятал мокрые волосы под шапку и пошел по улице, приняв решение скрупулезно обдумать и взвесить каждое слово, может быть, даже записать на бумажке, а потом уж позвонить. Придумать что – нибудь абсолютно правдоподобное. Не торопясь.
Василий пешком дошел до дома, там у него стояли в холодильнике бутылки пива – штук шесть, – он решил немного опохмелиться, но сам не заметил, как высосал все пиво. И уж тут само собой пришло решение отложить объяснение с невестой до завтра. Вася и в мыслях не допускал, что его вчерашняя дурацкая выходка может не закончиться благополучно. Главное, придумать что – нибудь попроще.
Назавтра был аврал. В восемь утра ему позвонил начальник и сказал, что на следующий день в институте ожидается шведская делегация, и нужно скоропалительно готовить материалы для ее встречи. Материалы готовились до закрытия института, когда, наконец, Василий добрался до дома, ему хотелось только спать. Больше ничего.
Утром в институт приехали шведы. День опять пропал. Мысль о Тане, о ее живой, теплой красоте, сидела в Василии как заноза, минутами ему хотелось бросить делегацию и бегом мчаться к телефону, каяться и плакать в трубку – лишь бы слышать ее далекий голос, лишь бы скорее отправить в прошлое этот кошмар... Ощутить, что она как прежде принадлежит ему, а дурной сон – прощен и забыт...
К вечеру он добрался до телефона. Но такого страстного порыва, как днем, уже не было. Они прожили друг без друга полных трое суток, а ведь совсем недавно почти невозможным казалось ежедневное расставание на десять часов, что оба были на работе. Значит, можно подождать до утра. Утро вечера мудренее. А утром позвонить стало еще невозможнее.
И появилась крошечная, но зубастая мыслишка – гиена: "А может, не взонить вовсе?" Василий с омерзением оттолкнул ее, но незаметно, сам от себя в тайне, начал обдумывать ее, в мозгу быстро прокручивалисьразные варианты... Но больше всего его ум, как всегда, занимала работа.
Возвращаясь домой Вася, как всегда, машинально достал из почтовой кружки газеты, и вдруг из них выпал маленький тяжеленький сверточек, который он с любопытством поднял и развернул. На ладони, обтянутой черной замшевой перчаткой, как на витрине магазина, мерцали жемчужные бусы. Колебания кончились. Василий небрежно сунул жемчуг в карман, пачку газет – под мышку и, облегченный и радостный, запрыгал через две ступеньки к себе на четвертый этаж.
Просмотров: 1287 Рейтинг: +0 
