Я последовал доброму совету отца Юстаса, и вскоре наша маленькая вечеринка разделилась, — моя матушка и его преподобие нашли себе подходящее расположение, а моя прекрасная хозяйка забрала меня с собой в свою спальню.

Там я обнаружил две благоухающие ванны, ожидавшие нас. Мы оба разделись и искупались. От такого роскошного действа я, как и моя тетя, испытали самые благотворные последствия. И действительно, когда мы вытирали себя и друг друга, мы оба настолько взбодрились, что как будто занятие любовью, которому мы только что предавались на диване, не возымело на нас никакого воздействия.

Моя госпожа аббатиса вскоре почувствовала тот эффект, который произвело на меня купание. Она попросила меня вытереть ей спину мягким полотенцем. Конечно же, я был счастлив услужить ей. Я вытирал ее спину сверху вниз, к ее великолепным ягодицам, которые я аккуратно раздвигал и разминал, будто твердое тесто, уделяя особое и пристальное внимание небольшому отверстию, расположенному между ними. Оттуда мои руки переместились к покрытому шерсткой любовному сосуду, который недавно занимал мой член. И конечно, самое меньшее, что я мог сделать, — это уделить особое внимание этой точке, и в процессе ее ласкания и высушивания мой член вздыбился так дико, как будто я не видел красивую женщину в течение шести месяцев.

Пока я стоял совершенно голый, мадам Агата не замедлила осознать этот интересный факт и воскликнула:

— Ах, мой милый мальчик, ты уже готов и мужественен! Я боялась, что мне придется угостить тебя розгами, или прибегнуть к другим средствам, с помощью которых женщины восстанавливают жизненные силы, дремлющие в наших друзьях-мужчинах. Но тебе ничего подобного не нужно!

В этот момент она опустилась на колени и начала ласкать рукой и целовать мой стержень и яйца, пока я не начал опасаться, что моя сперма будет потрачена впустую на ее лицо, тогда как она должна быть излита в другом месте. Когда я намекнул ей на это, она неохотно отдалилась, сказав, что ни в коем случае не хочет потерять ни одной драгоценной капли и умоляет меня немедленно следовать за ней в постель.

Я хотел задать ей много вопросов, в частности, о розгах, о которых она упоминала, но увидел, что разговаривать с ней совершенно бесполезно до тех пор, пока я не удовлетворю ее звериную похоть. И хотя мои труды над ее вздыбленной попкой оказались чрезвычайно восхитительными и довели ее до крайней степени возбуждения, все же это разожгло ее желание ко мне еще больше. Говоря проще, хотя я и был удовлетворен эякуляцией обильного количества моей жидкости в ее нетерпеливую киску, сама она не кончила, так что у моей тети было все, чтобы заставить ее возжелать большего.

Она даже избежала всех нежных предварительных ласк, которые, я думаю, обычно нравятся женщинам. Как только мы оказались в постели, она притянула меня к себе. Однако я был полон решимости не дать ей немедленного и быстрого удовлетворения, погрузив свой твердый поршень в ее голодную норку, чего она так жаждала. Вместо этого я приподнялся и направил свой трепещущий член к губам ее рта, заставив его пройти мимо ее зубов прямо в горло. Она приняла его без возражений и заглотила весь орган целиком, облизав для начала его головку и тестикулы, а я тем временем начал делать ровные покачивающие движения. Я погрузился в ее горло довольно надолго, чувствуя, как мой член разбухает, и когда я наконец уверился в том, что больше она не сможет дышать, я извлек его и дал ей то, чего она так отчаянно желала, загнав свою пику между губок ее щелки и погрузив его до самых яиц.

Еще два или три сильных толчка с моей стороны, а затем несколько экстатических вздыманий и изгибаний Агаты, несколько наших обоюдных восторженных восклицаний, — и я почувствовал, что мой член наполняется до самых корней теплым пенящимся потоком. Две секунды спустя я выплеснул свой груз в ее жаждущую норку. Когда я спазмировал в пароксизме экстаза, ее сжатые губки выжимали из меня все до последней капли. Мы оба полежали минуту или две, моя тетя целовала меня и называла меня всеми милыми именами, которые она могла придумать в благодарность за мое успешное выступление. Но будучи довольно практичным во всем, что касается моих собственных удобств, я положил конец этому процессу, предложив немного прикрыть себя, вслед за чем сразу же последовало появление двух элегантных ночных рубашек, которые мы надели перед возвращением в постель. Однако не очень желая спать, я попросил свою прекрасную подругу рассказать мне, что она имела в виду под ее намеком на розги и почему она говорила о применении их ко мне.

— Я чувствую, что для тебя, дорогой Огюст, это будет совершенно ненужным инструментом, — ответила она. — Но нам иногда приходится использовать их как на ягодицах наших друзей-мужчин, так и на мягких белых попочках наших юных леди. Это всего лишь березовые прутья, — сказала она, открывая ящик около кровати и извлекая один из них. — А вот это, — продолжала она, бросая на кровать множество покрытых бархатом ремней и пряжек, — мы иногда используем, чтобы ограничить движения рук и ног новенькой девушки, если она проявляет неуступчивость. Конечно, ты должен знать, невинный мальчик, что применение рог возбуждает похоть как у того, кто стегает, так и у того, кого стегают... И последних в наибольшей степени.

*****

— В монастыре Святой Эрменгарды, [во Франции есть только одна католическая святая с таким именем — святая Эрменгарда из Шимси (ум. в 866 году), дочь короля Восточно-франкского королевства Людовика II Немецкого. — прим. переводчицы] где я впервые поступила в услужение Господу, наш любимый исповедник, отец Абеляр, часто просил настоятельницу оказать услугу и составить ему компанию за ужином, после того, как его обязанности заканчивались. Сейчас ты знаешь, дорогой Огюст, что «обязанности» священника не всегда сводятся к выслушиванию того, как красивая девушка повторяет глупую литанию о грехах, в которых она повинна за последние одну-две недели.

— Нет, право слово, — ответил я. — славная сцена между отцом Юстасом и Эмили убедила меня в обратном.

— Ну что ж, — сказала моя прекрасная наставница, — я знала, что в один из дней отец Абеляр трахал трех самых красивых послушниц, а потом и нашу настоятельницу. К этому времени ты также знаешь, Огюст, что настоятельница не обязательно самая уродливая, старая или набожная женщина в монастыре, а леди Беатрис была очень красивой и чрезвычайно похотливой женщиной. В данном случае отец Абеляр не пробыл в ее личных покоях и десяти минут, как яростно зазвенел звонок, и меня попросили немедленно принести прут. Здесь я должна упомянуть, что я испытала на себе действие этого оружия, и хотя я и была еще новенькой, но считалась одной из посвященных. Как это произошло, я вскорости расскажу тебе, хотя и не раньше, чем закончу свою историю.

Сначала я спросила настоятельницу, нужно ли ей мое личное участие, но она ответила: «Конечно же, нет», и, показывая, что она совершенно готова, расположилась на краю кровати, наполовину сидя и наполовину откинувшись, поставив каждую ногу на стул и раздвинув их настолько широко, насколько они могли растянуться. Между этими прекрасными колоннами из слоновой кости мы поместили отца Абеляра, который склонился к ней и начал ее целовать, и выпятили его зад, чтобы он в полной мере насладился моим служением.

Я, помнившая, как два месяца назад отец Абеляр посвящал меня таким же прутом, не пощадила его! Я осторожно прошлась по его ягодицам. После нескольких жгучих ударов моя повелительница крикнула: «Правильно, поддай ему хорошенько. Его член начинает вздыбливаться!» Я повторяла свои попытки до тех пор, пока на здоровой подтянутой коже его ягодиц не появились небольшие кровавые разводы. Наконец, как только его член достиг твердости, он взял его в руку и хорошенько вставил в пылающую киску миледи, губки которой уже давно раскрылись. Он двигался как сумасшедший, немного изменяя свои движения, время от времени приподнимаясь, чтобы увеличить силу своего следующего нисходящего толчка. Я продолжал охаживать его ягодицы розгой, что лишь усиливало эффект его наслаждения, пока он рыскал по ее внутреннему святилищу своим разящим копьем. В конце концов, он, казалось, потерял над собой контроль, но я знала, что он наполняет эту жаркую пещерку потоком своей страсти.

После окончания их встречи настоятельница выразила мне свою огромную признательность и разрешила мне остаться в постели до завтрака следующего утра. Такая привилегия высоко ценилась нами, послушницами, и я поблагодарила ее и удалилась, оставив их в покое, в котором, я не сомневаюсь, отец Абеляр очень нуждался.

Меня чрезвычайно позабавила эта история, тем более, что я совершенно не знал о таких вещах, как порка и розги. Но мое любопытство уже пробудилось, и я стал умолять свою наставницу рассказать мне о насилии, которому она подверглась во время своего послушничества. На это она поначалу возразила, сказав, что надеется, что я еще немного пообнимаю ее до того, как наступит утро и разлучит нас, и что ежели я засну, то проснусь бодрым и сильным. В ответ я предположил, что ее рассказ о том, что тогда с ней случилось, несомненно, в огромной степени возбудит мои похотливые чувства, и что она сама получит от этого огромную выгоду.

Она согласилась с этой очаровательной перспективой и продолжила свою историю.

— Мне было всего шестнадцать, когда я начала свое послушничество. Я была удивительно высока и хорошо сложена для своего возраста. По правде говоря, я видела много девушек восемнадцати лет, которые не могли похвастаться такой грудью, попкой или ногами, какие у меня были уже в шестнадцать. И также у меня нет сомнений, что я была преждевременно одарена женскими страстями, ибо меня часто тревожили приятные, но неудовлетворенные мечты. На самом деле, я часто просыпалась, чтобы обнаружить свои интимные части и свою сорочку влажными, что даже наполовину не удовлетворяло меня. Когда я оставалась одна, я думала о разных молодых монахах, которые посещали монастырь, задаваясь вопросом, кто из них мне больше нравился и почему.

Конечно, все это заметила леди Беатрис, ведь она была сама по себе женщиной не только опытной, но и очень быстро замечала любые особенности в поведении подопечных ей девушек. Я полагаю, что для облегчения подобных потребностей, между настоятельницей и ее любимыми исповедниками часто заключаются определенные договоренности. Что касается меня, то, поскольку я занимаю эту ответственную должность, могу с уверенностью сказать, что я еще ни разу не «продала» ни одну из девушек, находящихся под моей опекой. В крайнем случае, я могу дать лишь намек любимому другу-мужчине о том, что какая-то из новеньких послушниц или монахинь проявляет признаки большой страсти, и что мне придется использовать искусственный фаллос. Конечно, хорошо и замечательно, если священник полагает, что сможет завоевать расположение девушки и попытаться воздействовать на нее своим собственным членом. Но я еще никогда не прибегала к насилию, которому подвергалась сама, когда была девушкой.

Это случилось следующим образом. Однажды утром я работала над какой-то вышивкой, когда мне передали сообщение, что меня ожидают в личных покоях настоятельницы. Услышать — значит повиноваться, и я немедленно представилась с низким реверансом не только настоятельнице, но и двум молодым монахам, находившимся в ее покоях. bеstwеаpоn.ru Одного я хорошо знала, как отца Абеляра, любимого исповедника леди Беатрис, а другого, гораздо более молодого человека, я знала лишь немного в лицо. Конечно, теперь я знаю его намного лучше, — это был не кто иной, как Юстас, который в этот момент либо наслаждается моей сестрой, либо спит у нее на руках в соседней комнате. Настоятельница приняла меня благосклонно, но мой внешний вид, казалось, оживил спор между двумя монахами.

— Это мое право, и я буду настаивать на нем, — сказал Абеляр.

— У вас будет много возможностей, — возразил Юстас, — и ее милость обещала мне ее первому. К тому же я сделал пожертвование на храм Святой Эрменгарде.

— Ты очень заботишься о святилище, — с насмешкой сказал другой. — Святилище, которое тебе небезразлично, находится между пухлыми бедрами хорошенькой послушницы!

— Преподобные отцы, вы оба, — вмешалась настоятельница, — я вынуждена напомнить вам, что эта ссора очень неприлична и производит плохое впечатление на мою прекрасную молодую послушницу.

С этими словами она кивнула им, выразительно глядя на меня, как будто рекомендуя проявить благоразумие.

— Вы не можете бросить жребий? — сказала она. — У меня есть идея получше.

Она тихо сказала им что-то, что, казалось, их позабавило, и закончила спор.

— Я согласен, — сказал Абеляр.

— И я тоже, — сказал Юстас. — В самом деле, я ради разнообразия предпочитаю тыл.

— Очень хорошо, что вы согласились, — сказала настоятельница. — Полагаю, ей лучше раздеться?

— О, конечно, пусть будет обнаженная, пусть снимает все, кроме чулок и шлепанцев, — воскликнули оба, — и лучше бы ее слегка отшлепать, только лишь затем, чтоб немного пощекотать и возбудить, но не ранить. И поскольку вы, святая сестра, уверены, что она девственница, лучше бы вам дать нам немного холодного крема или мази, чтобы облегчить наш проход, или же мы выстрелим нашей спермой прежде, чем мы войдем в ее отверстия наполовину.

И они оба засмеялись, как будто это была отличная шутка. Половина из всего сказанного была для меня полной абракадаброй, и я лишь смутно поняла, что там было что-то насчет раздевания и порки, за которыми, вероятно, последуют другие дела, в которых, казалось, оба преподобных джентльмена предложили участвовать.

Так что, хотя я и была далеко не ханжой, я с некоторой неохотой повиновалась приказу моей настоятельницы раздеться донага для осмотра. Но поскольку выбора у меня в этом вопросе не оставалось, я начала раскрывать свои прелести. Через минуту или две я обнаженной предстала перед восхищенными, но похотливыми взглядами двух духовных повелителей.

Они немедленно начали свое обследование. «Действительно, очень хорошая девушка». «Вы говорите, только шестнадцать, леди Беатрис?» «Хм! Выглядит немного старше». «И она девственница, да? Давайте посмотрим». Все эти отдельные фразы слетели с уст обоих монахов, когда они, по-видимому, в большом восторге ощупывали и крутили меня.

Наконец, для того, чтобы определить мою девственность, они оба опустились на колени, один передо мной, а другой позади меня. Отец Абеляр приоткрыл тугие губы моей киски и, осмотрев ее и вставив палец, заметил:

— Я полагаю, что ты права, сестра Беатрис, она все еще обладает своей девичьей непорочностью.

— А здесь она не проявляет никаких признаков напряжения, — ответил отец Юстас с другой стороны, раздвигая мои ягодицы и вставляя палец в то сморщенное отверстие, — более того, чтобы совершить вход в это изящное маленькое отверстие, мне, безусловно, понадобиться много холодного крема или чего-то в таком роде.

Несмотря на свое любопытство, я чувствовала себя немного испуганной, но по мере того, как джентльмены двигались вокруг меня, стоя на коленях, еще одно чувство начало овладевать моим воображением. Ибо я смогла увидеть намек на то, что я никогда не видела ранее, а именно полностью эрегированный мужской член. Вид этих прекрасных, рубиновых жезлов, конечно, вызывал небольшой страх, но еще больше он восхищал. Короче говоря, я быстро пришла в возбуждение и охотно согласилась бы на что угодно, но только в меру, но, конечно, моим нарушителям умеренность была неизвестна, а что касается моего собственного согласия, то они его не просили и не требовали.

Они спросили настоятельницу, считает ли она необходимым связать меня, на что она ответила:

— О нет! Я не думаю, что она будет сопротивляться, не так ли, Агата? Это только испытание, которое должны пройти все новички — а все желающие проходят его в любом случае. Это не очень больно,

да и вообще не трудно.

— Конечно, нет, — подхватили похотливые монахи. — Красивых девушек мы шлепаем очень нежно и трахаем их очень жестко, а уродливых — очень жестко порем, а трахаем очень мало, лишь в той степени, в которой это необходимо для их здоровья.

И оба они усмехнулись над этой нелепой идеей. Пока они говорили, настоятельница заставила меня встать на колени на диване, чем-то похожем на тот, на котором подверглась наказанию Эмили. Мое положение в этой позиции вызвало от монахов новые комплименты по поводу моей красоты в целом и сладострастное набухание моих ягодиц в частности. Но было совершенно очевидно, что святые отцы не могли больше сдерживаться. Отец Абеляр, схватив березовый прут, стал пользовать его, вначале настолько нежно, что это вызывало у меня не более чем щекотку, и поэтому мне скорее понравилось. Но он настолько возбудился от похоти и от моих возгласов, что стал прикладывать розгу гораздо сильнее, пока я не стала кричать. Он стал переворачивать меня, через живот на спину и обратно, и по правде говоря, это была самая худшая часть представления, потому что свистящие удары, которые он наносил, дошли до краев губок моей киски и, казалось, сделали ее еще более открытой. Но это еще больше возбуждало преподобного отца, и он с жаром лупил меня, восторгаясь тем, как алые полосы пересекали мою нежную плоть и доходили до границ моих интимных частей. Наконец вмешалась леди Беатрис, сказав, что я очень хорошая девочка и не заслуживаю такого обращения, и что она уверена, что я вполне готова получить все то, что они могут мне дать.

— В самом деле, остановись, брат Абеляр, — вмешался отец Юстас, который прямо у меня на глазах растирал алую головку своего члена, пока та не засияла. — Я больше не хочу, чтобы этим милыми ягодицами жертвовали, помни, что я собираюсь туда войти. Я не возражаю против некоторой щекотки, небольшой боли, и нескольких красных полосок, но я не хочу, чтобы прекрасная попка этой малышки была окровавлена. Так что смажь немного свой член, и давай-ка поместим нашу красотку между нами. Прошло уже много времени с тех пор, как мы делили прекрасную девушку.

— Ровно с тех пор, как вы вдвоём чуть не сбили мои две дырочки в одну, жадные похотливые негодяи! — рассмеялась аббатиса. — Агата, встань здесь, — продолжила она, — и развернись спиной к краю кровати. Отец Юстас, встань так, чтобы ты наполовину опирался на кровать, и лучше тебе хорошенько смазать ее попочку, а также свой огромный поршень! А ты, отец Абеляр, встань перед ней. Теперь, Агата, раздвинь свои бедра! Чем шире ты их раздвинешь, тем меньшую боль ты почувствуешь. Тебя, скорее всего, поднимут на руки, но осмелюсь сказать, что эти похотливые господа сумеют удержать тебя между собой.

— Представь мое положение! — продолжала моя тетушка. — Отшлепанная, голая, с обоими приоткрытыми дырочками, смазанными маслом и готовыми получить пару пульсирующих членов, слегка откинувшаяся назад на отца Юстаса, который опирался на кровать, а наконечником своего копья уже прикоснулся ко входу в мой задний проход. Тем временем отец Абеляр был передо мной, и уже раскрывал губки моей слегка наклоненной пещерки.

Наконец это время пришло, и оба начали вместе продвигаться вперед, но прошли они недалеко. Отец Юстас обнаружил, что его канал оказался неожиданно тугим, а отцу Абеляру было затруднительно пройти сквозь барьер моей девственной плевы.

При виде этой картины аббатиса, которая казалась уже наполовину вне себя от похотливого восторга, оказала им большую услугу. Она сказала отцу Юстасу, что ему не нужно бояться причинить мне боль, потому что у нее были все основания знать, что мое анальное отверстие может без травм принять в себя мужской орган любого размера. Затем она саркастически спросила отца Абеляра, никогда ли он ранее не овладевал девственницей, и что бы это значило, если он возится там всего лишь с тремя дюймами своего члена, застрявшими во мне?!

— Оттрахайте ее, как мужчины, — потребовала она, — оттрахайте так, чтобы ваши яйца стучали друг от друга под ее задком!

Подстрекаемые подобным образом, монахи пришли в неистовство. Отец Абеляр поднял мои ноги к себе на руки, тогда как отец Юстас поддерживал меня руками под моими ягодицами. Затем они оба немного подались бедрами назад и рванулись вперед, зарывая в меня свои члены. В ответ на такое вопиющее насилие я закричала. Я чувствовала, что мой живот и вся нижняя половина моего тела как будто оказались заполнены двумя раскаленными железными пиками. Они неистово трахали меня, полностью раздалбывая меня сзади и спереди. Сила толчков, особенно сзади, лишила меня дыхания — я чувствовала, что огромный член глубоко проник в мой анальный канал, настойчиво двигаясь взад и вперед. Тот же, который был впереди, нашел более гладкий проход, но возмутительность его толчков на всю длину от головки до яиц довела меня до бессознательного состояния.

Вдвоем и вместе, они взорвались во мне бушующим потопом так, что моя попка и пещерка совершенно переполнились пенящимися сливками, а в последнем случае еще и изрядно исчерченными кровью от моей разрушенной девственности. Сейчас все это, без сомнения, звучит очень шокирующе для твоих ушей, дорогой Огюст, но должна сказать, что я даже нашла в этом удовольствие. Ни одна девушка не отвергнет похвалу и лесть, а мне этого, конечно, было предоставлено вдоволь. Кроме того, когда монахи немного пришли в себя, они радостно целовали меня и пообещали мне любое снисхождение, которое я только захочу. Отец Абеляр даже сказал, что если я приму обет, он использует все свое влияние для моего продвижения. Поскольку вскоре после этого он стал кардиналом, я не сомневаюсь, что он был столь же хорош, как и его слово, и что своим нынешним положением, которое является самым необычным для моих молодых лет, я полностью обязана его интересу и покровительству.

*****

— Итак, ты видишь, мой дорогой мальчик, что молодая леди, страдающая от того, что с ней обращаются так, что поначалу кажется ничем иным, как чистой похотливой жестокостью, может даже приобрести определенные выгоды. — Она взяла мою руку в свою. — Что ты думаешь о моей истории, Огюст?

— Я думаю, — произнес я, — что мне бы очень хотелось там побывать и увидеть все своими глазами. Но как бы то ни было, я ужасно возбужден, и хотел бы, если ты не возражаешь...

— Что?! Мой милый ненасытный мальчик! — воскликнула она.

— Ну, — пробормотал я, колеблясь, — то, что проделывал отец Юстас... Тебе же это понравилось? Я думаю, мне стоит попробовать. Знаешь, я еще никогда этого не делал. Можно я попробую?

— О, ты имеешь в виду мой задний проход?! — отвечала тетя с величайшим спокойствием. — Конечно, да! Осмелюсь сказать, тебе очень понравится. Давай я развернусь к тебе своим задком и лягу на бок, хорошо его выпятив. Ты сможешь вставить свой мужественный стержень так неторопливо и медленно, как тебе захочется.

Сказав это, она приняла то положение, которое описала. Я приставил головку своего члена к заднему отверстию в форме звездочки, пораженный тем, как мой огромный орган мог найти вход в такую маленькую дырочку. Тем не менее, я продолжил вставлять его в нее, пока она не ахнула и не дернулась от меня. Так продолжалось до тех пор, пока член не вошел в нее наполовину. Теснота ее попки была изысканной, и я наслаждался этим, почти болезненным, ощущением. Затем я наклонился вперед и двинулся глубже, помогая всем своим весом, до тех пор, пока мой стержень не вошел в ее гавань на всю длину. После этого я начал работать вперед и назад, извлекая его почти до головки, а затем медленно продвигая до тех пор, пока он снова полностью не исчезал. Я увеличил скорость, пока мне не показалось, что я трахаюсь в нормальном ритме и кончил после одного или двух дополнительных ударов, обильно заливая заднюю часть моей спутницы. Все завершилось к нашему взаимному удовлетворению, моя прекрасная подруга и я заснули в объятиях друг друга.

*****

Рано утром нас разбудила пожилая сестра-сиделка, принесшая шоколад и печенье. Не таясь, она с любопытством смотрела на меня и предположила, что я невинная девушка, с которой обошлись неестественным образом. Она несколько раз тревожно спросила меня относительно моего здоровья и предложила свои услуги, чтобы помочь мне одеться. Я поблагодарил ее, после чего тетя сказала, что мы не собираемся вставать в течение часа, что она поможет племяннице одеться, и мы не нуждаемся в помощи.

— Мерзкая любопытная старуха! — воскликнула Агата. — Однако она принесла нам этот хороший шоколад, который, с добавлением ложки бренди, станет отличным тонизирующим средством.

Когда мы выпили его, моя тетя посвятила меня в свой заговор, который она предложила с моей помощью осуществить по отношению к одной из монахинь. Сестра Агнес была не только очень набожной, но и излишне суровой в своем представлении о приличиях, исправляя малейшее проявление легкомыслия среди послушниц и младших сестер и угрожая сообщить навещающим нас монахам о малейшей неблагопристойности. По правде говоря, моя тетя обнаружила, что она на самом деле сделала это. Отец Юстас рассказал ей об этом в шутку, но она была раздражена тем, что на ее территории завелся стукач, поэтому леди аббатиса и решила заманить двадцатилетнюю девушку в какую-то медовую ловушку. Таким образом, стукач больше не сможет гордиться пристойностью своего поведения, и моя тетя больше не будет беспокоиться о ее скромности и шпионаже.

Агата заверила меня, что в той роли, которую она в этой маленькой игре отводила мне, нет ничего неприятного. Вышеупомянутая сестра Агнес действительно была очень хорошенькой, высокой, темноволосой, стройной девушкой, и если с ней удастся проделать какую-нибудь восхитительную или менее жестокую форму траха, то настоятельница была уверена, что та найдет это весьма восхитительным занятием.

Ее план состоял в том, чтобы написать конфиденциальную записку сестре Агнес, похвалив ее поначалу за рвение к чистоте монастыря и за то, как она внимательно следит за младшими сестрами. Затем она упомянет в ней о присутствии своей племянницы (то есть меня), бодрой от веселостей парижской жизни, и выразит свой страх, чтобы я не заразил или даже не развратил новеньких послушниц описаниями того, что я слышал или видел в нечестивом мире за пределами монастырских стен. Поэтому она будет умолять дорогую сестру Агнес присматривать за мной. Если ей покажется, что я слишком долго нахожусь в компании какой-либо молодой девушки, она должна была войти в комнату внезапно, как бы случайно, и при малейшем проявлении ненадлежащего знакомства, немедленно привести меня в ее (настоятельницы) личные покои, чтобы сделать мне выговор. Такая записка была написана и отправлена Агнес со всеми предосторожностями.

Мне же предписывалось быть таким же любезным с Эмили, Адель, или Луизой.

— Только, — сказала моя дорогая тетя, — прибереги немного своих сил на случай, если я потребую от тебя смирить гордыню Агнес.

— Как я узнаю Агнес, когда увижу ее? — спросил я.

— По ее скромному и освященному взгляду, — был ответ. — Кроме того, она никогда не потворствует ни малейшим неровностям в своем одеянии. Она всегда ходит в черном, и единственная роскошь, которую она себе позволяет, — это лучшие черные шелковые чулки, и вполне возможно, дорогой Огюст, что до конца дня ты узнаешь об этих чулках чуть больше, чем сейчас. Когда она приведет тебя ко мне, следуй за ней с явным нежеланием. В промежутке между траханьем Эмили, Луизы и Адель, тебе, несомненно, удастся дать ей повод для этого. А сейчас, мой дорогой Огюст, адьё!